Глава 1.

Западные ворота Свидница открывались к полудню. Завёрнутый в железо Страж уныло стоял на солнцепёке, размышляя о бренности мира, ибо день был не ярморочный, а значит золота в его мошне сегодня не прибавится. И даже серебра.

За ненадёжной городской стеной уже кое-как теплилась жизнь, на площади взывали одинаково истошными голосами торговки и нищие, мимо них лениво слонялись щегольски одетые слуги нескольких знатных господ. Изредка покрикивала стража, так, для порядка. Ибо всё было спокойно уже очень долгое время, а спокойная жизнь приводит к постепенному разрушению порядка. За городской стеной, так, чтобы было видно выходящим из южных ворот, на верёвке болталось пара висельников, и источали неприятный запах мертвечины на всю округу. Их грехи, вероятно, были не столь велики, так как смерть через повешенье была редкостью, и назначалась либо мелким ворам, либо раскаявшимся ведьмам. И то, последним крайне редко приходилось встречать таких милостивых судей.

Характерный запах объяснял большое количество падальщиков, которых я встретила по пути в Свидницу, и чем ближе я подходила к городу, тем больше их становилось. Всевозможные навки, карлики и прочие низшие служители Magna Mater. За час перед рассветом они вообще обнаглели, и шли прямо за мной, но ближе чем я могла дотянуться подходить не смели. Седой шарахался из стороны в сторону и торопливо семенил на трёх копытах следом.

Была бы на моём месте селянская девочка, от неё остались бы только кости, и то, если бы их не растащили на погремушки.

Тем временем мне необходимо было пройти в Свидниц, но путём неординарным, ибо к одинокой женщине в обгоревшем плаще и с хромым козлом на верёвке будет слишком много вопросов. А вопросы – это, пожалуй, роскошь, которую я не могла позволить. Поэтому пришлось использовать всю силу обаяния Седого.

Через некоторое время у Западных ворот, единственно открытых в этот день, появился бодро ковыляющий старичок. Почти всё его лицо закрывал широкий капюшон, из-под которого торчала лишь седая борода. Стражник оживился, и радостно кинулся навстречу, желая как можно скорее убедиться в безвредности путника. Старик остановился в нерешительности, как бы размышляя, не убежать ли обратно, пока не поздно. Но размышления были прерваны грубым окриком:

- Кто таков?

- Я, - сиплым шёпотом начал тот, - medicamentarius. Из Персеваля.

- Староват ты для аптекаря, – проворчал явно разочарованный стражник, – и лицо своё покажи. А то кто тут разберёт, аптекарь-мактекарь…

Капюшон я откинула. На стража произвело впечатление выражение козьего лица, ибо он ошарашенно пытался найти в нём сходство с человеческим. Тщетно. Когда осознал, наконец, суть произошедшего, было уже поздно, я успела напрочь лишить его человеческого разума.

Если я не перестаралась, то это продлится дня два, не больше. Ну, а если больше… mea culpa(моя вина). Но даже если и так, то кто же sine peccato est(без греха)?

В самой Свиднице было уже проще. Во-первых я хорошо знала короткую и безопасную дорогу до мастерской Фабиана Пфефферкорна, а во-вторых в паутине улиц и переулков было легко скрыться от непредвиденной опасности.

Как и в любом другом большом городе, в Свиднице угрожали большим штрафом за выбрасывание на улицы нечистоты и мусор. Однако, судя по всему, штраф этот налагали крайне редко и от большой скуки, так что грязи хватало, и угроза никого особо не волновала. Люди перемещались по настилам из досок и дранки, стараясь не спотыкаться и не раздавить ненароком чьего-нибудь гуся, вольготно прохаживающегося по грязи.

Быстро, насколько это было возможно, я пересекла несколько улиц, затем скользнула под низкий каменный свод, за которым следовала ещё целая вереница таких же. Грубые серые камни угрожающе-низко нависали над головой, в этом своеобразном коридоре пахло затхлостью и плесенью. Из-под ног то и дело с шуршанием разбегались то ли кошки, то ли крысы, в темноте было не разобрать. Наконец, впереди забрезжил просвет двора. Во дворе находилось несколько мастерских маляров-художников, поэтому посередине стояла деревянная статуя со слабыми следами краски, призванная олицетворять собой Луку Евангелиста. По легенде, Лука должен был покровительствовать этому виду искусства…

После третьего стука, массивные двери отварились, и на пороге возник худощавый, взлохмаченный человек лет тридцати, в халате, феерически забрызганным всеми цветами, какие только возможно представить.

- Мэтр Шоттен отсутствует… Святая Лукреция! Ютта, что ты здесь делаешь?

Фабиан быстро втащил меня внутрь. Там сильно пахло краской, смолой, олифой, активно кипела работа. Седой напрочь отказался заходить, пришлось его затаскивать общими усилиями.

Несколько юрких пареньков в промасленных фартуках крутились вокруг двух огромных прессов. Прямо на моих глазах они вытащили из-под одного пресса тонкую доску, на которой была изображена Соломея с головой Яна Крестителя. Соломея была в ниспадающем до пят прозрачном одеянии, и художник постарался, чтобы это было как можно заметнее.

- Любопытно… - я подошла к художнику, который так увлёкся своей работой, что не замечал ничего вокруг. На его холсте был изображён святой Себастьян. Однако этот Себастьян несколько отличался от многих других. Он по-прежнему был прикован к столбу, и вдохновенно улыбался глядя вдаль, не смотря на многочисленные стрелы в его прекрасном обнажённом теле. Но вот это самое тело… больше бы подошло древнегреческому Herculeses, чем святому. Такая картина у любого мужчины должна была бы вызвать острое чувство собственной неполноценности.

- Это заказ – с ехидной улыбкой пояснил Фабиан – для женского монастыря Фотины Римской. Они повесят его в трапезной. Но ты мне зубы-то не заговаривай, давай-ка, выкладывай, за каким делом?

Я лениво улыбнулась, погладила всё больше и больше нервничавшего козла.

- Я, Фабиан, заметь, ещё ни слова не сказала. Но, быть может, мы поговорим не здесь?

- У меня от учеников секретов нет! – Гордо провозгласил Фабиан. Юнцы с восторгом навострили уши, в надежде хорошенько их нагреть. Однако увидев мой предупреждающий взгляд, художник сник, и молча повёл меня в задние комнаты, где художники спали и ели. Там он сел на широкую скамью, предложив мне сделать то же самое, и приготовился слушать.

- За мной ночью приходили. Вероятно, кто-то из детей Magna Mater не выдержал и раскололся.

- Думаешь, Оттон Бессен?

Я кивнула. Ибо больше некому.

- И что теперь? Из инквизиторских лап не уйдёшь. А у нас в округе в последнее время неспокойно. Только вчера в Коромене восьмерых сожгли. Попы-инквизиторы, здесь рукой подать сидят, а всё потому, что недавно чешских еретиков с «посланиями к народу» схватили. Они, когда их хорошенько-то припекли, всё рассказали, и кто им помогал, и как до них добраться. Ооо! Здесь такое началось! Нас-то стороной обошло, но из города ни выехать ни въехать было – всё до последней тряпки проверяли.

- Вот туда и поеду – флегматично подняв с пола надкушенное яблоко, и отряхивая его от грязи, дабы вкусить сего плода, ответила я.

- Ты меня совсем не слушаешь! – сокрушённо покачал головой Фабиан.

- А тебя вообще лучше не слушать. Ты лучше скажи мне, аптека осталась на прежнем месте, и господин Юстус Лантийский всё так же её содержит?

- У Юстуса нашли книгу, может, помнишь – Саладин де Аскуло «Compendium aromatorum». Не знаю, может его просто отправили в Весёлый Дом. А может…

Мы оба замолчали. Жаль.

- И кто сейчас вместо него?

- Frater Антоний. Вероятно, попы-инквизиторы решили, что в таком богомерзком месте лучше пусть находится свой человек, чем какой-нибудь колдун. В любом случае, тебе лучше туда не соваться. Quis scio est(кто знает) чем это закончится?

- Ладно… - задумавшись, я не сразу заметила, что подлый козёл съел остаток моего яблока – скажи мне, храбрый Фабиан, нет ли у тебя некоторых хм, вещей…

- Ты что, издеваешься надо мной? Святые угодники, замолчи сейчас же! Да если тебя сейчас хоть кто-нибудь слышит, то завтра же я буду висеть на дыбе! А ты рядышком поджариваться на решётке.

- Да мне всего ничего надо, только чтобы козла на четыре ноги поставить! Тебе для меня немного adamantius жалко?

- Ооох! И зачем я связался с вашей братией. Выгоды – никакой практически, а проблем! Чуть что сразу ко мне бегут «о, храбрейший Фабиан!», «о, добрейший…». У меня тут что, убежище для опальных ведьм?

Я пожала плечами, всем своим видом показывая безразличие к его проблемам. Действительно, ведь никто его не заставлял подписывать контракт, по которому мы ему иногда подкидывали идеи, и уничтожали время от времени конкурентов, а он, в свою очередь, предоставлял убежище на одни сутки тем, кто в этом нуждался.

Весьма удобное соглашение. Для меня по крайней мере.

Осознав, наконец, что от меня он не дождётся сочувствия, Фабиан вышел из комнаты, дабы найти для меня adamanti. И чтобы поскорее от меня избавится. Как только я осталась одна, я растянулась на скамейке, потому как возможность поспать это была редкая и оттого ценная.