пролог

Елена Ясенева.

Пролог.

Больше всего, конечно же, досталось дому. Дверь и ставни выбиты, в тёмных беззубых проёмах виднелись обломки нехитрой мебели. С собой унесли всё, до последней лопаты. Крыша, и без того не сильно прочная, обвалилась над печкой, и теперь обнажённая труба горделиво возвышалась в метре пустого пространства вокруг.

Было обидно. Но вполне ожидаемо.

Медленно дотлевал сарай, выпуская из себя пары соломенного дыма – запах, характерный для святой инквизиции. Седой бегал по кругу и жалобно кричал время от времени – хромал на одно копыто, но спасти его ещё было можно. А вот Рыжему не повезло. Дободался. Он лежал с перебитым хребтом и изредка сучил копытами. Я подошла поближе. Перехватила голову поудобнее, положила себе на колени, слегка погладила.

Резко дёрнула голову в сторону. Рыжий пронзительно закричал в последний раз, и затих.

Requiem aeternam.

Седой был ещё не совсем взрослым козлом, он поправится. Я подняла с земли обрывок какой-то верёвки, завязала у него на шее, чтобы шёл рядом.

Пора было уходить. Святейшая Армия Господа не заставит себя долго ждать, и к тому времени, как она окажется у порога моего дома, было бы неплохо быть подальше.

Напоследок взяла руками тлевшее бревно из сарая и метко бросила в соломенную крышу дома. Ибо дом простит, а вот мельника с семьёй, который дал мне почитать «Causae et curae», написанное Хильдегардой Бингенской, было жаль. Хильдегарду обвинили недавно в колдовстве, следовательно, мельника тоже обвинят. Откуда у этого простоватого с виду человека такая книга, я не знала, да мне, собственно, это и не было интересно.

Уже ближе к рассвету, будучи на полдороги к Свиднице почувствовала прохладное разочарование его святейшества, господина Оттона Бессена, который в очередной раз упустил колдунью из своих инквизиторских лап. Мрачно усмехнулась.

Охота началась.